Текст: Ксения ХольцманПеревод: Николай АндреевФотография: Портрет Адамской А.Ф. с советскими солдатами © MEMORIAL INTERNATIONAL/FONDS 2129.06.2021

Двое подсудимых на Нюрнбергском процессе, проходившем с 20 ноября 1945 по 1 октября 1946 года, обвинялись в насильственной эксплуатации людей — Фриц Заукель  и Альберт Шпеер. Заукель отвечал за привлечение рабочей силы, а Шпеер как министр вооружения тесно взаимодействовал с ним и организовывал военную логистику. Шпеера приговорили к 20 годам лишения свободы, Заукеля — к смерти.

После чего тема принудительного труда была объявлена исчерпанной, а о жертвах все забыли до 1980-х годов,

пока общество не задумалось активнее о деятельности немецких компаний во времена национал-социализма.1 Тогда ученые вновь обратились к судьбам забытых жертв. Результаты их работы так впечатлили общество, что перед немецкими предприятиями, где не по своей воле трудились миллионы людей, был поставлен вопрос о выплате компенсаций. До этого подобные заявки всегда отклонялись, так как принудительный труд в рейхе рассматривался не как преступление, а как вынужденное явление, сопровождающее любую войну. Наряду с общественной дискуссией дополнительным фактором давления на немецкие компании стали призывы к бойкоту их продукции, а также возникшая в 1990-е годы угроза подачи коллективных исков (в первую очередь из США). В результате федеральное правительство приняло решение совместно с представителями экономики Германии основать специальный фонд для выплаты компенсаций жертвам принудительного труда.2

На его основе в 2000 году был создан фонд «Память, ответственность и будущее» (Stiftung „Erinnerung, Verantwortung und Zukunft“ (EVZ)). Половина уставного капитала EVZ, составляющего 5,1 миллиарда евро, была предоставлена государством, а другая половина сформирована из взносов крупнейших немецких компаний, в том числе BMW, Bahlsen, Bosch, BASF, Deutsche Bank, Daimler-Chrysler, Lufthansa, Porsche, Siemens, Thyssenkrupp, Volkswagen. Таким образом они практически исключили возможность будущих исков, а заодно списали налоги с компенсаций.

По данным фонда EVZ, программа выплаты компенсаций была завершена в 2007 году.3 Всего фонд перечислил 4,4 миллиарда евро в виде однократных выплат. Получателями стали 1,7 миллиона подневольных тружениц и тружеников или их родственники, проживающие более чем в 100 странах.4 Точный размер выплат можно узнать из опубликованного фондом описания категорий, которые определяли сумму компенсации. В категорию А входили узницы и узники гетто и концлагерей с максимальной выплатой в 7669 евро. К категории B относились заключенные рабочих лагерей гестапо и других мест лишения свободы, которые получили компенсацию от 3068 до 7669 евро. Категория C (гражданские лица — жертвы принудительного труда) подразумевала дополнительную градацию: компенсация за работу на промышленных предприятиях составляла 2556 евро, а за труд в сельском хозяйстве — от 536 до 2235 евро. Минимальная выплата причиталась и бывшим детям-узникам.5 Это вызвало ожесточенную критику: получается, что не только нацисты, но и власти Германии 55 лет спустя стали делить жертв на категории, определяя уместную величину компенсации.

Кроме того, о некоторых жертвах просто забыли: так, немецкие суды отклонили заявки интернированных итальянских военных; выплаты для них не были предусмотрены.6 Советские военнопленные получали компенсацию, только если были размещены в концентрационных лагерях или получили статус гражданского подневольного работника.7 Согласно абзацу 3 параграфа 11 Закона о создании фонда EVZ, тем, кто перенес заключение в других лагерях, компенсация не полагалась. Это обосновывалось тем, что статья 49 Женевской конвенции допускает использование военнопленных в качестве рабочей силы. Без компенсаций также остались и те жертвы подневольного труда, которые не смогли доказать факт эксплуатации нацистским режимом.

В итоге работа фонда продолжает вызывать споры. Многие считают выплату компенсаций знаковой вехой в культуре памяти Германии. Другие говорят о том, что это всего лишь капля в море: миллионы жертв были обойдены. В частности, про тех, кто был вынужден трудиться на нацистов на оккупированных территориях, вообще никто не вспоминал, хотя, согласно исследованиям, речь идет о 26 миллионах человек — вдвое больше, чем в гитлеровской Германии. Многие жертвы не дожили ни до выплаты компенсаций, ни даже до признания этого своего статуса.

И все же, несмотря на все недочеты, основание и работа EVZ стали важным знаком в культуре памяти Германии.

Вернувшиеся на родину жертвы подневольного труда считались предателями и коллаборационистами. Недоверие, подозрительное и презрительное отношение не только культивировались официальной советской пропагандой, но были распространены как в семейном кругу, так и среди друзей. Многим «остарбайтерам» было очень трудно устроиться на работу, поступить в вуз или училище. Изоляция и дискриминация преследовали их всю жизнь, и единственным выходом для многих стало молчание.

В НКВД бесконечно, и днем, и ночью [вызывали]. Машина приехала — и забрали. И главное — когда немцы пытают, то чувствуешь: это немец, это фашист. Но наш! Когда он тебе в глаза говорит: «Ты продалась немцам!» Я говорю: «Почему я продалась немцам?!

Мне, – говорю, — было 16 лет.

Кто виноват, что меня немцы забрали, мы добровольно туда не поехали!

Неонила Рожкова,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 309

Муж, с которым я прожила с 1954 по 1988 год, не давал мне покоя, все время ставил мне на вид, что я изменница, предательница, что я работала в Германии на военном заводе, грозил, что посадит за решетку, доложит куда следует. […] Не проходило и дня, чтобы он мне не напоминал: «Ты знаешь, где ты была, ты знаешь, кто ты». […] «Сохранять письма, фотографии для меня было небезопасно, поскольку мог кто-то узнать и донести, что я болею за немцами, держу вещи, которые напоминают мне о Германии.

Валентина Яновская,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 316

В 1990 году многие бывшие жертвы подневольного труда решились нарушить молчание после того, как в приложении «Известий» была опубликована статья, в которой ошибочно утверждалось, будто всем, кто пришлет в фонд «Мемориал» воспоминания о пребывании в Германии, будет выплачиваться немецкая пенсия. На самом деле «Мемориал» всего лишь работал над проектом «Остарбайтеры» совместно с фондом Генриха Белля и искал архивные материалы и свидетельства очевидцев. Это недоразумение не привело к выплате компенсаций, однако «Мемориал» получил 400 тысяч писем с фотографиями и рассказами жертв подневольного труда, что позволило фонду провести масштабную исследовательскую работу и организовать множество интервью. Биографии, документы, фотографии и интервью бывших остарбайтеров доступны и сегодня.

Помимо памятников и мемориальных комплексов в Германии также работает архив «Подневольный труд 1939–1945. Воспоминания и история», в котором хранятся записи интервью с очевидцами.

Сегодня фонд «Память, ответственность и будущее» продолжает поддерживать различные проекты, посвященные истории принудительного труда во времена нацизма, — в том числе и это досье.

Сноски

Alltag Zwangsarbeit 1938–1945. Begleitband zur Dauerausstellung, hrsg. v. Dokumentationszentrum NS-Zwangsarbeit Berlin-Schöneweide, Berlin 2013, S. 256

Goschler, Constantin (2010): Die Auseinandersetzung um Anerkennung und Entschädigung der Zwangsarbeiter, in: Knigge, Volkhard/Lüttgenau, Rikola-Gunnar/Wagner, Jens-Christian (Hrsg.): Zwangsarbeit: Die Deutschen, die Zwangsarbeiter und der Krieg, Begleitband zur Ausstellung, Weimar, S. 232-243

Knigge, Volkhard/Lüttgenau, Rikola-Gunnar/Wagner, Jens-Christian (2010, Hrsg.): Zwangsarbeit: Die Deutschen, die Zwangsarbeiter und der Krieg. Begleitband zur Ausstellung, Weimar, S.168  

Alltag Zwangsarbeit 1938–1945. Ausstellungskatalog des Dokumentationszentrums NS-Zwangsarbeit der Stiftung Topographie des Terrors, Berlin 2013, S. 265

Zwischen allen Stühlen. Die Geschichte der Italienischen Militärinternierten 1943-1945. Ausstellungskatalog, hrsg. v. Dokumentationszentrums NS-Zwangsarbeit der Stiftung Topographie des Terrors, Berlin 2016, S. 254ff.