Мать меня до района провожала, плакала. «Ты, — говорит, — приедешь в Германию и напиши письмо. И если плохо — цветок нарисуй, мало ли, не догадаются, там же тоже проверяли. Если хорошо — так ничего не пиши».

Виктор Шульдешов,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 66

Отбирали нас так: смотрели, чтобы были здоровые, проверяли, в порядке ли руки, ноги, в общем, чтоб могли работать. Для ткацкой фабрики, куда меня взяли, отобрали молодых, негромоздких, подвижных. […] А больших, крупных, здоровых они отправляли на тяжелые работы.

Анна Кириленко,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 87

Привезли нас в город Эрфурт. Такой большой пустырь, построены деревянные бараки. Там проводилась купля-продажа рабочей силы. Приходили помещики, вдовы и солдатки, чиновники, набирали себе рабочих. Приходят, выстраивают нас и ощупывают руки, плечи, в рот заглядывают. Как рабовладельческий рынок, похоже было.

Лаврентий Новохатько,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 89

Лагерь был ~Ноймайер~ . И нас 50 человек c Синих Липягов и окрестных сел. Работы были с шести утра до шести вечера. В субботу они делали короткий день, по воскресеньям не работали.

Кормили два раза в день. В 12 часов и в 6 часов. А кормежка была какая? Баланда.

А в этой баланде брюква, картошка и вода. Больше ничего.

Хлеб давали. 200-250 грамм на сутки.

Вот так… Конечно, у меня был мастер добрый. Он понимал нашу жизнь, а вот напротив меня, там другой мастер был. И вот подойдет, и вот брак пойдет, он подойдет, кричит, а потом начинает ее шлепать. Ну, а в 44-м году отменили это. Чтобы не трогали нас. Так вот этот мастер, он запляшет, а не трогал уже. Ну, а 16 апреля 45-го года нас освободили американцы.

Александра З., Interview za350, 07.07.2005, Interview-Archiv „Zwangsarbeit 1939-1945“

Вы ожидали лучшего, когда ехали в Германию? — Конечно, лучшего… Была пропаганда, разные обещания. Я не ожидал, что меня привезут в барак, у которого три ряда проволочных заграждений. Это совершенно неожиданно было.

Аркадий Кожаев,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 97

Барак на комнатки делился, по 20 человек в комнате. Умывальники и туалет — на улице. Нары двухэтажные. Тумбочка на четырех человек. А чего нам там в тумбочку класть?

Лариса Швыдченко,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 103

Вышли строиться. Среди нас оказалась из Киева переводчица. Она знает немецкий, как и мы — учила в школе кое-что, как-нибудь. Но она тут около коменданта. […] Главное, что она как бы помощница коменданта. Слушать ее нужно, потому что все распоряжения через нее, и вы выполняйте. Предупредила: «Даже и мысли нет о побеге, потому что тут полицаи с собакой,

вас все равно поймают… и расстреляют сразу.

Если вы хотите жить, слушайте и делайте то, что вам велят. Вы — нация порабощенная, наши уже заняли Москву, наши там, уже в Союзе. Вы теперь у нас будете работать». Ну, что нам остается делать? Куда нам бежать?! Лес кругом, и вообще в чужой стране.

Таисса Толкачева,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 108

Я работала на прессе, делали кирпичи. Безумно уставала, руки опухали. […] Это был конвейер, и если что-то приспичило, я орала благим матом, звала мастера, он выключал рубильник, и я бежала в туалет. Но при этом он материл меня незнамо как, потому что останавливался пресс и снижалась выработка.

Валерия Федорова,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 141

Когда нас с работы вели, немцы стояли на улицах, каждый у своей калитки, а [дети] c рогатками по нас стреляли камушками. Немцы смеялись, когда попадет в кого-нибудь. Идешь и смотришь: ага, сейчас маленький выскочил, кто его знает. Вот и ждешь, попадет в тебя — не попадет?

Николай Богославец,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 96

Остальных — на шахту в Дойч-От, город Дойч-От. Это Эльзас и Лотарингия. Железорудная шахта. Назывался лагерь Ост.

Там были из Орла, теперь Орловской области, Курской, Белогородской, Харьковской, Полтавской, Киевской — вот эти в основном области были, которые там находились. Все — молодежь, только молодые все, да.

Значит, нас в шахту … В шахте мы работали грузчиками. Ээ, нас, значит … Местный взрывник взрывал эту руду, а мы вагонетками это возили.

Никакой санитарии, ээ, значит, питание исключительно плохое, исключительно, да, брюква, отходы картофельные, значит, все это, все это как раз у нас было.

И к тому же в очереди к обедам там к питанию был такой Лева, с палкой.

Он все время сосал табак за, за щекой. Значит, он, он, как только ни, ни в очереди, так сразу по спине палкой или по голове палкой, все равно, да.

Нам, правда, местные жиз… жизн… местное население, ээ, вообще, старались помочь нам. Через колючую проволоку перебрасывали хлеб, другой раз там кое-какие продукты.

Ну, в общем, кто только смог там найти, значит, мог взять, да. Мы видим, что дело плохо, что питание незавидное. Все это понятно, что не то на шахте, это же не завидное дело.

Правда, у божожк… у взрывника было семеро детей. Он приносил нам каждый день по бутерброду. Всем четырем, у нас четверо работал, по, по-русски все, давал.

Очень хороший человек, очень, да.

И он же нам чертил, как идет война. Сталинград, вот, Сталинград, он в общем все рассказывал. Так. Да, очень добрый. Я просто не мог вот …

Если были мы св… Ну, наверное, его уже нет в живых. Он старше был конечно нас.

Нам это дело все уже надоело, думаем, что дело плохо. Надо что-то делать. Что? Надо бежать.

И вот, однажды, нас вели в шахту охрана, и что-то не помню, они где-то за угол, да, за угол в этом городишке. Мы, это, зашли, видим — охраны нет. Мы — раз, и убежали.

Вчетвером, вот эти все наши все свои, с одной деревни. Убежали и в лесу находились, ну, примерно, недели, две жили в лесу, спали в лесу. Прямо подстилали, это, хвой… хвою и спали, значит, да.

Вот, мне интересно, что сколько было, писали там: «партизанщины» и так далее — я не видел никого. Нас кормили, ээ, местное население. В деревне, в котором …

Мы возле деревни были. Они с… сказали, что так: «Вот этот сарай, вот сюда приходите, тут всегда будет питание вам. Ну, вас в село мы не можем взять, потому что гестапо нас потом арестует.»

Так мы пробыли вот это время. У нас был такой ручей. Покушаем к… это может ч… да, умыться сначала, хоть что-то, да. Ну, естественно, как-то раз, да, все, все шло нормально — мы встретили немца-лесничего.

Кто он, я точно не знаю по национальности; ну, в общем, лесничий. Он … И видели, что у него фашистский значок. Мы обратили на это внимание, он понял, он заметил и говорит:

«Да пустяки, это надо же так, надо»,

говорит, значит, да. Дал нам хлеба, сала, ой да, вот все. И мы, так сказать, поверили ему все.

На следующий день мы пришли помыться к этому руч… реч… ручью, который был, и нас гестапо арестовало: четыре человека с пистолетами, и все. Да, арестовали и … Правда, через деревню провели, и там у них видимо был какой-то пункт, что они нас туда определили на этот пункт.

Потом, значит, по, это, на станцию отвезли и отправили в Людвигсхафен, город Людвигсхафен, ээ, где ви… видимо центральный гестапо было там. Значит, они нас продержали сколько?

По-моему три дня. Три дня продержали и, значит, избили пару раз. Притом, поручали бить друг друга. Да, это мы сами плетками.

А когда видят, что плохо бьет, тогда берут и его бьют, того, кто плохо бьет.

После этого нас отправили, мы и не знали, мы считали, что это лагерь Ост. Только позже, уже сейчас вот я узнал, что это не лагерь Ост, а это, а это концлагерь. Где же?

Так, сейчас я, извините. Так, это было … А вот! Нас привезли в город Людвигсдорф. И там был, оказывается, пот… уже потом мы узнали что Гросс Розен … Это же Гросс-Розен, извиняюсь.

Константин А.,
Interview za001, 10.09.2005, Interview-Archiv „Zwangsarbeit 1939-1945“

Надо понять, что такое голод. Голод — это не тогда, что хочется кушать. Голод — это когда постоянно нечего есть. Постоянно!

Уже у тебя позвоночник прилип к животу,

тебя тошнит, голова кружится, и ты только и думаешь, где взять еду. За кусочек хлеба я могла отдать все. Я делала, я делала норму! Я должна была норму свою выполнить, иначе не получишь талона на еду. Я хоть из кожи вылезаю, я делаю эту норму. […] Работала за то, чтобы выжить.

Любовь Шкулева,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 123

Отношения были у нас хорошие. Но закон джунглей, как вам сказать. Воровства у нас между нами в бараке [не было]. Делиться — не делился никто. Хочешь жить, доставай, промышляй. Но если я сходил, достал, то принес себе. У каждого свое отделение, тумбочка, не запиралось ничего. Никто не залезет, ни кусочка не возьмет.

Георгий Ткачев,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 132

Часто поляки приезжали с [музыкальными] инструментами. Потом все собирались, организовывали большой оркестр: и поляки, и русские, и голландцы, и украинцы. И немцы приходили. Играли танго, фокстроты — тогда же это модно было.

Анна Кириленко,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 212

В общем, работали мы против наших — протирали линзы, очевидно, для каких-то военных целей. Но мы об этом не задумывались, как-то не соображали.

Лидия Бекетова,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 167

Деньги нам давали раз в неделю. Сумма небольшая. Нитки, иголки можно было купить в магазине, стиральный порошок, женские прокладки, помню, купила.

Вера Дергачева,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 211

Хозяйка, как мегера, кричит: «Ты! Ты! Ты — русская собака!» Я отвечаю: «Какая жизнь, такие и люди. Дали нам собачью жизнь, так чего спрашивать». Она: «Вон в свою комнату! Видеть не хочу!» А я ей говорю: «А я вас уже два года видеть не хочу». […] Бросила в нее ключи и нырк в свою комнату. […] Хозяйка из спальни кричит: «Не забывай: в одиннадцати километрах — Дахау!»

Ирина Соколова,
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах, 160